ГЕНИАЛЬНЫЕ ШИЗОФРЕНИКИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

Мало кого удивит тот факт, что среди гениальных людей встречаются больные различными формами шизофрении. Своеобразность мышления таких гениев позволяет иной раз достигать огромных успехов в сфере как искусства, так и науки. Философ Вадим Руднев считает, что именно эти люди «определили культурное лицо ХХ века».

ВЕЛИМИР ХЛЕБНИКОВ

Велимир Хлебников (1885–1922) – советский поэт и прозаик, родоначальник русского футуризма; организатор общества «Председателей земного шара».

В гимназии Велимир не блистал успехами, так как «губил» все свои ответы тягой к необычным выражениям. И сам впоследствии признавался: «Меня еще в гимназии называли блаженным» (Самородова О. С., 1972).

С 1911 года Хлебников вел жизнь литературной богемы. Но в отличие от других страдал дромоманией, импульсивным стремлением к перемене мест, и постоянно испытывал «голод пространства» (Старкина С. В., 2007). «Ездил Хлебников очень часто. Ни причин, ни сроков его поездок нельзя было понять» (Маяковский В. В., 1978). При этом забирал с собой наволочку, набитую рукописными листочками. И если кто-то из друзей не успевал их вытащить для публикации, то все написанные рукописи в дороге пропадали вместе с «подушкой».

Описание внешности Хлебникова характерно для психически больного человека: «При встрече почему-то отдавал честь. В глазах у него часто мелькало выражение испуга, как у встревоженного животного. Это особенно бывало заметно при внезапных встречах. Чтобы на него ни одевали – все через два дня приходило в такой хаотический вид, что становилось неузнаваемо» (Самородова О. С., 1972).

Странностью отличались и его бытовые привычки. Уместно привести строки одного из его современников, поэта Вадима Шершеневича. «Умывание Хлебникова надо было бы демонстрировать в школах детям, чтоб те знали, как не надо умываться. Он наливал с большой опаской на совершенно выпрямленные ладони воду и мог часами наблюдать, как вода стекает обратно… Наконец он решительно черпал воду, подносил ее к лицу и в последний момент разжимал руки, так что вода выливалась обратно, не коснувшись лица. Хлебников долго тер полотенцем, а если его не было, то чем попало сухое лицо. Иногда он даже причесывался…» (Шершеневич В. Г., 1990). Очень похоже на неадекватное поведение больного, погруженного в свои бредовые переживания.

Окружающих поражала в Хлебникове «моральная глухота», или то, что психиатры называют «эмоциональная тупость». Известно воспоминание писателя Дмитрия Петровского о том, как Хлебников спокойно бросил его в тяжелом состоянии в степи, а позже при встрече сказал: «“Я нашел, что степь отпоет лучше, чем люди”. И добавил: “Сострадание, по-вашему, да и по-моему, ненужная вещь”» (Калмыков С., 1979). Это типичный для больных шизофренией дефицит сочувствия и эмпатии.

Современники отмечали у поэта «безумную рассеянность». Но поэт Иван Грузинов считал, что это «нечто большее: равнодушие ко всему и ко всем… Это подлинный и полный уход человека из мира действительности в мир мысли и мечты» (Грузинов И. В., 1990). Поэт-футурист Алексей Крученых вспоминал, что Велимир «вообще сторонился культурного и городского: всю жизнь относился враждебно к телефону, спать предпочитал на соломе или на голом тюфяке, а простыни сбрасывал на пол» (Крученых А. Е., 2006).

Психиатр Владимир Анфимов в 1935 году подробно описал свое знакомство с поэтом, состоявшееся в 1919 году в Харьковской психиатрической больнице, куда Хлебникова привезли для проведения военно-психиатрической экспертизы. Заключение профессора звучало так: «Для меня не было сомнений, что в В. Хлебникове развертывается нарушение нормы, так называемого шизофренического круга, в виде расщепления – дисгармонии нервно-психических процессов» (Анфимов В. Я., 1935).

Все творчество Хлебникова пронизано формалистическим экспериментированием над словом. Фактически он и начал свою деятельность с того, что из «старых слов сделал крошево» и приступил к конструированию собственных слов и необычных словосочетаний. В 1908 году Хлебников опубликовал свои первые «гениально-сумасшедшие» (выражение поэта Михаила Кузмина) стихотворения, насыщенные неологизмами:

Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
– Пинь, пинь, пинь! – тарарахнул зинзивер.
– О, лебедиво!
– О, озари!

Примером реализации беспредметного неологизма может служить «Песнь Мирязя» Хлебникова: «У омера мирючие берега. Мирины росли здесь и там сквозь гнезда ворона. Низ же зарос грустняком. Смертнобровый тетерев не уставал токовать, взлетая на морину». По мнению филолога Александра Гарбуза, «в плане психологии творчества перед нами типичный случай аутистического мышления» (Гарбуз А. В., 2007).

В творчестве Хлебникова расстройства психики вплетаются в художественное произведение, создавая своеобразное литературное явление. Мышление, измененное по шизофреническому типу, обеспечило поэту «выигрыш» в случаях поэтического словотворчества, проявляясь в редкой образности и неожиданности ассоциаций, но «такое изменение процессов восприятия влечет за собой значительный “проигрыш” в большинстве обычных жизненных ситуаций» (Поляков Ю. Ф., 1972).

Хлебников так и остался плохо понятым для читателей в той степени, в какой непонятен для окружающих каждый больной шизофренией. Логика его стихотворений слишком далека от общепринятой логики стихосложения и основывалась на сближении явлений, обычно не связанных друг с другом.

Течение болезни у Хлебникова носило непрерывный характер, другими словами, он был болен постоянно. Поэтому можно предположить наличие у него шизофренического процесса, о чем свидетельствуют: аутистическое мышление с символизмами, неологизмами, фантастическим бредом реформаторства; нарушения поведения, чудаковатость; волевое снижение с неадекватностью и психическим инфантилизмом (Шувалов А. В., 1995).

Наличие шизофрении привнесло в творчество Велимира Хлебникова много нового и своеобразного, позволив ему оставить единственный в своем роде след в молодой советской поэзии.

ДАНИИЛ ХАРМС

Даниил Хармс (Ювачев) (1906–1942) – советский поэт и писатель, участник литературной группы ОБЭРИУ.

Талантливый ребенок научился в пять лет читать, обладал музыкальным слухом и хорошо рисовал. «Уже в Петершуле проявилась страсть Даниила Ювачева к театрализованным мистификациям, к экстравагантным проделкам… В течение короткой жизни Хармс создал продуманную до мелочей – от одежды и собственного алфавита до стихотворных заклинаний и масок-псевдонимов – систему поведения» (Александров А., 1991).

Учеба у него всегда оставалась на втором месте, и доучиваться пришлось в другой школе, так как Даниил «жил в своем мире, в нем шла какая-то внутренняя работа», которая со школой никак не была связана. Такая же история повторилась и после поступления в Ленинградский техникум. «Уже в конце первого учебного года, в июне 1925-го, в его записной книжке появляется такая запись: “Я не подхожу классу физиологически”». В феврале 1926 года он был отчислен (Шубинский В. И., 2015).

Из-за вычурной одежды выглядел до того необычно, что Хармса иногда принимали за шпиона и друзьям несколько раз приходилось удостоверять его личность в отделении милиции (Кобринский А. А., Устинов А. Б., 1991). Нравы и мода конца двадцатых годов прошлого века, разумеется, отличались от современных. Возможно, в наше время «прикид» Хармса и не показался бы очень уж вызывающим. Но на фоне того времени «его странность была особенно заметна» (Глоцер В. И., 2015). Среди других участников литературной группы «обэриутов» «Хармс в длинном клетчатом сюртуке и круглой шапочке поражал изысканной вежливостью, которую еще больше подчеркивала изображенная на его левой щеке зеленая собачка…» (Волгин И. Л., 1985).

Очень странными были у него отношения с детьми и женщинами. Присущее Хармсу чувство абсурда было ближе детям, но парадокс заключался в том, что писатель, зарабатывавший на жизнь детскими стихами и с успехом выступавший перед детьми, их не любил. По свидетельству жены, Марины Малич, он «всю жизнь… не мог терпеть детей, просто не выносил их… Его нелюбовь к детям доходила до ненависти».

Не совсем обычно складывались отношения и с женщинами. Хармс имел невероятное количество любовниц. «Он состоял в интимных отношениях даже со сводной сестрой своей собственной жены» (Гальперина И. Г., Стучинская А. А., 2008). Последняя вспоминала: «У него, по-моему, было что-то неладное с сексом. И с этой спал, и с этой… Это было, я думаю, даже как-то бессмысленно, ненормально… У нас уже были такие отношения, что когда я, например, возвращалась с работы, я не сразу входила – я приходила и стучалась в дверь. Я просто знала, что у него там кто-то есть, и, чтобы не устраивать скандал, раньше, чем войти, стучала». (Глоцер В. И., 2015). Данный факт свидетельствует об эмоциональном снижении и патологическом отсутствии чувства элементарного такта у Хармса.

Среди его друзей доминировали люди, которые обладали алогизмом мышления и творческая сила которых пробуждалась психическим расстройством. «Все это были люди с сумасшедшинкой» (Петров В. Н., 1990). Этот факт вполне ожидаем, так как Хармсу легче было сближаться с людьми, подобными себе. К тому же он был еще крайне суеверен: «выходил из трамвая, если на билете была цифра 6, или возвращался домой, встретив горбуна. Человек с веснушками означал удачу. Молоко на даче пил, только если были закрыты все двери и окна наглухо» (Кобринский А. А., 2009). Это уже признаки паранойяльного синдрома.

В декабре 1931 года поэта арестовали сотрудники ОГПУ. В «Постановлении о производстве обыска и задержании подозреваемого» указывалось: Хармс подозревается в том, что «является участником антисоветской нелегальной группировки литераторов». Последовал суд и ссылка в Курск.

Из письма к писателю А. И. Пантелееву от 23 июля 1932 года: «“Курск – очень неприятный город… Тут у всех местных жителей я слыву за идиота. На улице мне обязательно говорят что-нибудь вдогонку”. …Хармс и в Курске, судя по всему, не отказался от ношения необычной одежды» (Кобринский А. А., 2009). Жил он на деньги, которые присылали родственники. Застопорился творческий механизм, хотя Самуил Маршак предлагал ему работу в детских журналах. «Этот психический паралич, эта неспособность к какой бы то ни было деятельности нуждается в объяснении. Да, Даниил Иванович был в ссылке, был болен, нервно истощен… Но ведь и Мандельштам в Воронеже три года спустя был в точно таком же положении – и именно там родились его величайшие стихи» (Шубинский В. И., 2015). Объяснение этому может быть только одно – психопатологическое.

В 1939 году Хармс начал проявлять интерес к учебникам психиатрии, а в сентябре лег на лечение в «нервно-психиатрической диспансер». Был выписан из него с диагнозом «шизофрения». Некоторые биографы считают, что поэт специально симулировал симптомы этого заболевания. А врачи засвидетельствовали у него: «бредовые идеи изобретательства, отношения и преследования, считает свои мысли “открытыми и наружными”, если не носит вокруг головы повязки или ленты… Проявлял страх перед людьми, имел навязчивые движения и повторял услышанное». Некоторые считали, что теперь он обеспечил себе прекрасную защиту от политических обвинений (Кобринский А. А., 2009).

Однако «защита» оказалась ненадежной. 20 августа 1941 года «оперуполномоченный УНКВД… пришел к выводу, что “Ювачев-Хармс Д. И. к.-р. [контрреволюционно] настроен, распространяет в своем окружении к.-р. клеветнические и пораженческие настроения”».

23 августа 1941 года последовал арест, но в результате судебно-психиатрической экспертизы Хармса освободили от уголовной ответственности и направили на принудительное лечение в психиатрическое отделение больницы при пересыльной тюрьме. Консилиум врачей с участием профессора Н. И. Озерецкого установил: «шизофрения, “заболевание давнее, предсказание неблагоприятное… в инкриминируемом ему деянии является неответственным, то есть невменяемым…”» (Шубинский В. И., 2015). Если предположить, что Хармс смог удачно симулировать психическое заболевание, то продлил он себе жизнь менее чем на полгода.

Психопатические личности к 35–40 годам обычно приспосабливаются к жизни, находят свою социальную нишу. У Хармса такой адаптации не произошло. Поэтому можно согласиться с докторами, освидетельствовавшими писателя, что в данном случае речь шла о шизофреническом процессе. Тем более что сложно было бы дважды симулировать шизофрению, да еще в ситуации судебно-психиатрической экспертизы военного времени (Шувалов А. В., 1996).

Хармс в течение всей своей жизни проявлял себя как человек психически ненормальный. Некоторые современные психиатры предполагают, что речь могла идти о намеренном усилении больным человеком своих психотических симптомов (Ерышев О. Ф., Спринц А. М., 2015). А это вполне реальный вариант, называемый психиатрами аггравацией.

Поэзия Даниила Хармса состоит из отдельных, порой не связанных между собой фраз, которые, тем не менее, создают атмосферу определенного настроения. А его неологизмы заполняют весь возможный смысловой спектр: от понятных слов до звукоподражательных буквосочетаний. У неологизмов Хармса есть своя особенность: они инфантильны и напоминают исковерканные ребенком слова (Шувалов А. В., 1996). В анекдотической форме Хармс сопоставляет вещи и явления, не сопоставимые в общепринятой логике мышления.

Особенности творческого мышления Хармса способствовали тому, что он стал основоположником литературы абсурда не только в России, но и в мире. Мы в очередной раз убеждаемся, что оригинальное и своеобразное по своему содержанию и форме выражения литературное творчество создается или психически больным человеком, или аномальной в психическом отношении личностью.

ДАНИИЛ АНДРЕЕВ

Даниил Андреев (1906–1959) – советский поэт и писатель, философ-мистик.

Поведение сына писателя Леонида Андреева с ранних лет уже представляет интерес как минимум для психолога. Мальчику сказали, что его умершие мама и бабушка находятся на небесах. Выросший в религиозной семье шестилетний «Даня решил утопиться, чтобы встретиться с мамой и бабушкой, его случайно спасли в тот момент, когда он уже был готов прыгнуть в речку с моста» (Скороход Н. С., 2013).

Далека от банального оформления и его комната: на стене «висела карта полушарий изобретенной им планеты… Была написана история государств этой планеты, а по стенам развешаны портреты императоров и политических деятелей этих государств», которые нарисовал сам Даниил (Морозова Т. И., 1997). Этот факт свидетельствует о незаурядной фантазии будущего поэта.

Во время обучения в гимназии он начинает ощущать «переживание иной реальности», что психиатры рассматривают как симптом дереализации. Примером ее может служить «видение Небесного Кремля над Кремлем земным» и позже – «переживание всемирной истории как единого мистического потока» (Андреева А. А., 1993).

Закончив гимназию, Андреев продолжает обучение в Литературно-художественном институте, но не заканчивает его. С 1937 года он испытывает «прорывы космического сознания», которые можно рассматривать как еще одно нарушение сознания – деперсонализацию. Появились странности в поведении. Он начинает ходить босиком в любую погоду, даже по снегу. Когда на него стали оглядываться прохожие, Андреев надел тапочки, предварительно вырезав в них подошву.

Работая всю жизнь, не считая военного времени, художником-оформителем, Андреев постоянно что-то сочинял. «Будучи глубочайшим мистиком, он умел находить нужные слова даже для почти уже невыразимого. А там, где кончается все видимое, мыслимое и выражаемое привычными понятиями, …он сам создавал новые понятия, новые слова, новые наименования» (Усова И. В., 1997).

В апреле 1947 года – поводом послужил очередной роман – Андреева арестовали в связи с обвинениями в «антисоветской агитации» и «террористических намерениях». Арестовали заодно родственников и друзей, а все написанные ранее сочинения уничтожили.

Жена в отчаянии просит провести мужу судебно-психиатрическую экспертизу. Доктора в Институте им. В. П. Сербского пришли к невнятному заключению, что Андреев страдает «лабильной психикой». Философ остается в тюремной камере, где продолжает свою творческую работу.

Несмотря на условия заключения, «прорывы» «иного мира» в мир реальный у Андреева продолжались. Жена вспоминала: «В тюрьме эти прорывы стали частыми, и постепенно перед ним возникла система Вселенной и категорическое требование: посвятить свой поэтический дар вести об этой системе… Во сне по мирам иным… его водили Лермонтов, Достоевский и Блок… Так родились три его основных произведения: “Роза Мира”, “Русские боги”, “Железная мистерия”… Василий Васильевич Парин, советский академик, физиолог, атеист, очень подружившийся в тюрьме с Даниилом, с удивлением рассказывал мне: “Было такое впечатление, что он не пишет, в смысле ‘сочиняет’, а едва успевает записывать то, что потоком на него льется”» (Андреева А. А., 1993). По ночам Андреев погружался в состояние чрезвычайного сосредоточения и «пускался в трансфизические странствия», испытывая при этом псевдогаллюцинации, когда больной слышит голоса не со стороны, а внутри своей головы.

Некоторые биографы считают, что условия заключения помогли Андрееву «расширить свой мистический опыт. Лишенный контактов с внешним миром, он научился осознанно управлять “трансфизическими странствиями души” во сне и в состоянии бодрствования… Основываясь на этих откровениях, Андреев начал писать “Розу Мира” – грандиозный трактат о сокровенном строении Вселенной, о мистической подоплеке всей истории земной цивилизации и о грядущих судьбах человечества» (Вандерхилл Э., 1998).

Приведенные выше описания аналогичны психотическим приступам при шизофрении, которые, по мнению психиатров, «по-своему помогли творчеству… Даниила Андреева» (Волков П. В., 2000).

Психически нормальный человек вряд сможет понять рассуждения Даниила Андреева, «когда тот, ссылаясь на свое знание, полученное при помощи псевдогаллюцинаций, пишет нечто вроде: “И тогда наконец третий уицраор испустил дух”». Философ Вадим Руднев считает, что психотическая концепция метаистории Даниила Андреева является «философским проявлением клинического аутистического психотического мышления с отрицанием реальности в пользу бредовых представлений» (Руднев В. П., 2002).

Таким образом, знаменитая книга Андреева «Роза Мира» может служить примером сочетания систематизированного бреда и философского прозрения. Источниками этого мистического шедевра явились «видения» и слуховые псевдогаллюцинации. В книге «Роза Мира» «глубокие и в высшей степени здравые рассуждения о Пушкине, Лермонтове или Достоевском… соседствуют с совершенно фантастическими описаниями метаисторических коллизий, которые носят явные черты шизофренического мировосприятия». Помимо прочего, «текст Даниила Андреева удивляет огромным количеством нелепых слов с “экстранормальной фонетикой”» (Руднев В. П., 2007; 2010).

Вывод напрашивается сам собой: психотическая концепция «метаистории» Даниила Андреева является бредовым построением больного шизофренией.

Общий вывод, который можно было бы сделать на основании приведенных статей, таков: мышление больных шизофренией дефектно и в то же время гораздо сложнее по сравнению с мышлением здорового человека. Парадоксально, но факт.

 

 

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *