Рефлексология В.М. Бехтерева (1857-1927)
Если у И.П. Павлова существуют и психология, и физиология высшей нервной деятельности, то у В.М. Бехтерева психология трансформирована в рефлексологию и полностью растворена в последней. Тем, что можно подвергнуть объективному наблюдению и исследованию, является поведенческие реакции, которые обусловлены биологической природой человека, организма в целом и социальной средой. Это и составляет два главных фактора поведения, которые были объединены в своеобразной формуле — «биосоцио».
Психическое мыслилось Бехтеревым только как субъективное и поэтому отвергалось с порога как мнимый предмет психологической науки. По сути оно квалифицировалось как эпифеноменальное, а как психофизическую теорию эпифеноменализм он отрицал принципиально. Конечно, если поведение в таком его толковании можно свести к двум факторам («био» и «социо»), то роль субъективного момента оказывается полностью дискредитирована. Более того, психическое как субъективное испаряется, и совершенно безразлично, существует ли оно, или нет. Если оно признается существующим, то в какой форме и с какой целесообразностью оно существует? Несет ли оно какую-либо функциональную нагрузку? Без сомнения, Бехтерев допускал существование субъективного, но лишал его функционального значения. Однако поскольку «чистое» поведениеведение не может быть реализовано в какой-нибудь последовательной, он неоднократно учитывает субъективное в своей рефлексологической теории и даже показывает его антагонизм к внешним поведенческим реакциям.
Бехтерев определяет свой рефлексологический метод исследования как объективно-биологический и распространяет его также на изучение общественных явлений. Если Павлов не пытался объяснить законами рефлективной деятельности социальную жизнь, экспериментируя прежде всего с животными, то Бехтерев создает «коллективную рефлексологию», которая должна была заменить как минимум социальную психологию.
В своих намерениях Бехтерев в идет еще дальше. Он квалифицирует рефлексологию как «науку о человеческой личности, которая изучается со строго объективной биосоциальной точки зрения». Это — феноменальный факт. Психологию XX века можно определить как психологию личности и личностных форм поведения. Бехтерев принимает эту тенденцию, но не замечает, что вместе с исчезновением психического у него исчезает всякий смысл личности. В лучшем случае рефлексология может претендовать на изучение индивидуальных особенностей человека, но никак не личности. Бехтерев чувствует, что этот предмет охватить чисто объективным наблюдением нельзя, и осуществляет эволюцию от отрицания психически субъективного к признанию возможности и даже необходимости изучать субъективные процессы «на себе самом», что «должно дополнять изучение объективных проявлений личности, чтобы можно было понять взаимоотношения между теми и другими». Этим замечанием он сам ликвидирует принципиальную чистоту рефлексологии и формулирует ее задачи более всесторонне. Такая эволюция подходов свидетельствует о серьезных трудностях методологии, когда психолог пытается на основе единого принципа вывести многообразие психологического опыта. Аналогичную эволюцию, но в другом плане, совершил В. Джемс, когда на начале своих «Основ психологии» определил психологию как науку о «поток сознание», а завершил неожиданной постановкой вопроса, существует ли сознание вообще.
Бехтерев каждый раз ставит перед собой методологические барьеры и пытается их решать, но в основном — и это понятно — оставляет эти проблемы из-за острых внутренних контроверсий. Так, он провозглашает наличие положительного во всей природе, даже неживой, но при этом предлагает изучать только внешние проявления поведенческих актов. Чтобы доказать, что сознание «не является необходимым элементом в поведенческих актах», он использует аргументы чисто эмпирического характера: существует творчество во сне, существует бессознательное вообще (здесь привлекается З. Фрейд для «борьбы с сознанием»). Бехтерев будто не замечает, что бессознательное, по Фрейду, — это прежде всего психологический, а в итоге — субъективный феномен.
«Психическая реальность» не оспаривается, но привязывается к процессам мозга. «Изучая мозг в его высших проявлениях, мы изучаем вместе с тем и развитие самого психического процесса». В таком параллелизме психическое сводится к мозговым процессам и перестает быть «реальностью». Критикуя субъективизм в психологии, Бехтерев видит трудности интроспекции в том, что внутреннее переживание очень индивидуализированно, а словом, которым человек пытается выразить такое переживание, нельзя это правильно осуществить. При таких условиях слово поддается критике в плане объективного метода, ведь его природа остается той же в любом случае. В конце концов, недостатки субъективной психологии, оказываются Бехтерева, полностью относятся и недостатков метода объективного, как его могли в рефлексологии. Любое серьезное исследование психологии, если оно не хочет превратиться в выдумку-игру, так или иначе использует субъективный коррелят психического, так как оно как фактор определяет поведение и более всего тот феномен, который в первую очередь интересует Бсхтерева, — личность.
Включая сознание в структуру мозговой деятельности, Бехтерев заявляет, что вывести сознание из процессов материального порядка невозможно. Он игнорирует внешний источник сознания, в связи с которым оно определяется как осознанное бытие, как отражение объективного мира, как познание и переживание. Он сводит сознание к эпифеноменальному состоянию, не видя большой интегративной функции сознания в отражении мира. Впоследствии Бехтерев отмечает, размышляя в сеченовском ключе: «Мнение и вообще субъективное переживание следует толковать как задержанные рефлексы, которые, рано или поздно, освободившись от торможения, перейдут в объективный мир или в форме пересказа, или в форме действия и других реакций. Таким образом, в течение известного времени достигается желаемая полнота объективного изучения личности».
Стремясь создать высшие, личностные модели поведения, Бехтерев фактически идет назад — к моделям физическим, структурируя систему психологии (рефлексологии) с помощью понятий физики — «энергетизм», «физическая энергия» и т. п. Если «материя является функцией, а реальностью является одна энергия, то уже нет оснований противопоставлять психическое материальному и наоборот, и нам остается спросить себя, нет ли возможности и психическую деятельность свести к физической энергии. Эта энергия, достигая известного напряжения в центрах при росте препятствия к ее движению, сопровождается субъективными проявлениями, не переставая быть нервным током: в дальнейшем же, возвращаясь с помощью центробежных волокон в виде нервного тока на периферию к мышцам и железам, та же энергия переходит в молекулярную энергию мышц, с одной стороны, и молекулярную энергию желез — с другой». Этот физикализм мышления как критерий научности доминирует в психологических системах, развивающихся параллельно с рефлексологией, — бихевиоризме, гештальтпсихологии, даже психоанализе, особенно в тех случаях, когда Фрейд ищет первоисточник Либидо и Танатос (тяга к жизни и смерти), включая в свои рассуждения физические теории энтропии, неэнтропии и др.
Бехтерев отражает определенную тенденцию времени, когда объявляет рефлекс «творческим фактором индивидуальности», что связано с «проторивание» новых путей. Ведь недостаток деятельности и отсутствие рефлексов в свою очередь приводят к запустению или сглаживания накатанных путей, приближение их к общей структуры вещества и к внутреннему торможению рефлексов. Ссылаясь на статью Метальникова ”Рефлекс как творческий акт» («Русская мысль», ноябрь, 1916), Бехтерев отмечает, что рефлекс, как и любая другая реакция, дает что-то новое. Изменяя структуру тканей и форму органов, рефлекс составляет творческий акт, порождает, в частности, индивидуальность со всеми особенностями ее организации. Так возникает индивидуальный опыт, который выступает фактором эволюции. Он прямо разворачивает принцип индивидуации как принцип психологии. Это откровенно проявляется и у Павлова: условный рефлекс в этом смысле также является механизмом создания индивидуального опыта, способствует эволюции; однако не рефлекс вообще, как у Бехтерева, а именно условный рефлекс. Смыкания рефлексологии с проблемами творчества является лишь научным выражением поиска основных сил, которые направляют человеческое поведение, что, в частности, был представлен в экзистенциальной психологии личности и творчества.
Покинув сферу физиологии, имея свою четкую научную определенность, Бехтерев переходит в мир метафорических образов, когда расширяет содержание термина «рефлекс» так, что делает его едва ли не принципом мировоззренческого порядка. Природа рефлекса рассматривается им в двух направлениях. С одной стороны, это уже не только такие машинообразные акты, как письмо, чтение и другие, но и тропизмы в мире растений, например вращения растения и его цветки к солнцу, и реагирования бактерий на смену раздражителя. С другой стороны, все сложные соотношения организма и среды он объясняет как высшие рефлексы и называет их связующими. В области биологии в рефлекса, таким образом, сводятся морфогенез и размножения, а в области социологии — общественные отношения между людьми. Рефлексология становится какой-то сверхнаукой, а рефлексологи — создателями общей систематической энциклопедии. Толкуя сферу идеологии (право, религия, искусство и т.п.), Бехтерев пытается показать, что в любых ее формах отражаются руководящие комплексы «символических рефлексов».
В целом рефлексология избегает, по мере возможности, изучение таких субъективных состояний, как чувства, ощущения, представления, которые не укладываются в схему рефлекса. Другие понятия традиционной психологии (внимание, память, воображение, воля) пренебрежительно отвергаются как «метафизические». Человеческая культура вот-вот будет сведена к символическому рефлекса соединительной природы. В конце концов, по Бехтереву, «индивидуальный и социальный опыты создают ряд соединительно рефлекторных комплексов, образующих в общей совокупности целостную личность».
Рефлексология в своем позитивном наследии удачно раскрыла элементарный центр поведения — простое действие, абстрактное действие, точнее, реакцию в его физиологической структуре. Попытки выяснить ряд принципов, которые характеризовали бы деятельность организма, оказались лишь их бесконечным набором. Вот эти принципы: периодичности, или ритма, исторической последовательности, сигнализации, дифференцировки, замещения, относительности, индивидуальности и др. Как Бехтерев объясняет эти принципы, можно увидеть на его анализе индивидуации. Так объясняются особенности строения и функционирования электрона, атома, молекулы, кристаллов, отдельных организмов, планетного мира и даже вселенной. Гармония частей служит основой индивидуальности. Все реакции имеют индивидуальный характер, так как индивидуальными является наследственность, конституция, условия воспитания, социальный опыт. Принцип, который рассматривается последним, действительно, очень содержательный психологически, хотя именно психологический его аспект остался почти не раскрытым. Его, правда, следует связать с принципом творческим той мере, в какой Бехтерев наделяет рефлекс творческой силой эволюции.
Проблема личности и творчества выступает в рефлексологии в натуралистических (или натурфилософских) терминах — в противоположность экзистенциальной психологии. Не исключено, что настоящая проблема личности раскрыта Бехтеревым в его «Коллективной рефлексологии», где определенная историческая форма личности представлена также в экзистенциальных условиях, прежде всего связанных со временем Первой мировой войны. Однако личность подменена «личностным комплексом». «Я» — это соматический комплекс соединительных рефлексов. «Всю совокупность соматических и мышечно-суставных соединительных рефлексов, которая развивается в тесной связи с ними, можно признать личным комплексом, который состоит из рефлексов, которым в субъективной психологии отвечают «волевые движения», которые в основном направлены к активному проявлению своего «Я».
Бехтерев завершает «Общие основы рефлексологии человека» в надежде, что рефлексология подведет научный базис под патологию личности, труд и профессиональные особенности личности, социологию и все другие гуманитарные науки, в том числе эстетику. Это — рефлексологически перевернутая мысль В. Дильтея, который пытался представить психологию как основополагающую для всех наук о духе, подобно тому, как математика стала основой естественных наук.
В конце своего основного рефлексологического труда Бехтерев снова ставит вопрос о соотношении между объективными данными и субъективными переживаниями, рефлексологией и субъективной психологией. При этом он исходит из того, что в будущем рефлексология подвергнет особому рассмотрению субъективные явления как не обнаруженные соединительные рефлексы, которые подлежат словесному отчету. Он не раскрывает философскую сторону этого вопроса, проводит его в стороне от проблемы «от действия к мысли», указывая, что никакие ощущения и восприятия невозможны без двигательной реакции организма. Если повернуть буквы или фотографии «вниз головой», нам сложно их разбирать. Дело здесь не в сетчатке, а в двигательных рефлекторных процессах, которые сочетаются с раздражением на сетчатке. Работа всех воспринимающих органов (зрения, слуха и т.п.) основана на рефлекторных процессах. Активность (зрительная, слуховая, осязательная и т.д.) представляет собой ряд ориентированных соединительных рефлексов. Обобщая эти факты, он выдвигает «эмпирическую теорию внешних впечатлений». Эта теория имеет большую предысторию, но именно в рефлексологии Бехтерева она получила солидную научную опору.
Однако обнаруживаются расхождения в идеях тех разделов, где Бехтерев показывает, что «любая задержка или торможение соединительных рефлексов в их внешних проявлениях сопровождается усилением субъективного состояния, тогда как беспрепятственное проявление соединительных рефлексов приводит к ослаблению и даже устранению сознательных, субъективных явлений». Это противоречие (с одной стороны, задержка рефлекторного проявления стимулирует сознательное, субъективное, с другой — именно развитость рефлекторных движений осуществляет сенсорный опыт) получается из двух этих закономерностей, взятых как всеобщему, которые должны объяснить соотношение психики и сомы.
В действительности эти закономерности имеют отдельный характер и объясняют определенные стороны психических процессов: интенсивность сознания при задержке и восприятия формы при оббегании «щупальцами» (Сеченов) внешнего предмета. Эти отдельные закономерности не являются принципиальными, они объясняют не происхождение психического, сознания, а лишь некоторые его вспомогательные механизмы. Это касается также абсолютизации современных вариантов теории «интериоризации». Если даже допустить существование антагонистического отношения между внешним выражением рефлекса и сознанием, то разве этим раскрывается смысл психического, сознания, мышления, воображения и т. д. в их функциональном, смысловом и содержательном смысле?
Бехтерев не остался на последовательных позициях объективного исследования, придя, в конце концов, к необходимости выяснить отношение между внешним и внутренним в поведении. Он неуклонно ищет смысл психического, его функциональную нагрузку. В этом можно видеть шаг вперед по сравнению с рефлекторной теорией психики Павлова, который везде видел параллелизм, соответствие телесного и субъективно-психологического, подменял психическое условно физиологическим. Бехтерев же сходит с последовательного пути рефлексологии и стремится натуралистически решить вопрос об отношении внутреннего и внешнего. Это уже не соотношение «био» и «социо» как отношение последовательно поведенческое. Такую последовательность в условиях углубления идейного кризиса поведенческих наук обнаружил американский бихевиоризм, прежде всего в лице его основателя — Дж. Уотсона.
Роменець В.А., Маноха И.П. История психологии XX века. — Киев, Лыбидь, 2003.
