Теория знания и проблема происхождения знания

Многие гносеологи утверждают, что решение гносеологических вопросов вовсе не стоит в связи с проблемой происхождения знания; мало того, некоторые из них даже полагают, что всякая попытка построить генетическую теорию знания содержит в себе внутреннее противоречие и потому неизбежно обречена на крушение.

Человеку, незнакомому с гносеологией, это утверждение представляется странным. На первый взгляд кажется несомненным, что для решения вопроса, что такое истина, какие значения имеют объективное значение и т.п., необходимо исследовать происхождение знания, например, проследить с помощью психологии, как складываются представления, понятия, и т.д., мало того, по-видимому надо ещё глубже проникнуть в вопрос о происхождении знания и исследовать с помощью анатомии и физиологии условия возникновения ощущений, восприятия пространства и т.п. Отрицательное отношение многих гносеологов к таким психологическим и психо-физиологическим теориям знания на первых порах ошеломляет профана, – до такой степени оно кажется неосновательным.

С другой стороны, гносеологи, пришедшие к убеждению, что генетическая теория знания есть contradictioninadjecto, считают эту мысль самоочевидною и потому вместо обстоятельного обоснования её ограничиваются ссылкой на определённые понятия теории знания или ещё, хуже ссылкой на два-три примера неудачных решений гносеологических проблем при помощи теорий генезиса знания. Между тем, этой самоочевидности вовсе нет. Это видно из того, что и в наше время есть выдающиеся представители философии, пытающиеся решать проблемы теории знания с помощью исследования генезиса знания. Достаточно упомянуть имена таких философов, как Авенариус (правда, имея в виду только «Критику чистого опыта», но не «Человеческое понятие о мире»), или Корнелиус, чтобы признать, что вопрос не может считаться решённым окончательно, и этим оправдать появление настоящей статьи.

Исходным путём для решения вопроса об отношении проблемы происхождения знания к проблемам теории знания, должно конечно, служить определение задач теории знания и отличий этой науки от психологии знания. Теория знания есть теория истины. Объективное значение знания, отношение знания к предмету и к бытию, а также такие свойства истины, как относительность и абсолютность её, общеобязательность, и т.п. – вот проблемы входящие в круг теории знания. Исследование их есть изучение объективной, логической стороны знания. Исследование их есть изучение объективной, логической стороны  знания. Прямо противоположную сторону знания изучает психология знания. Истина познаётся при участии психологических деятельностей познающего индивидуума. Это индивидуально-психическая сторона знания, а также связь между нею и другими индивидуально-психическими состояниями (страстями, чувствами и т.п.) познающего субъекта есть предмет исследования психологии знания. Иными словами, психология знания исследует не логическую, не объективную, а субъективную сторону знания.

Без сомнения, теория знания, т.е. теория истины, не может быть построена сразу. Она требует подготовительной работы, состоящей в исследовании состава знания путём анализа знания. Необходимость такого исследования вполне понятна, так как свойства истины зависят от её состава. Но в таком случае, скажут многие, тем более очевидно, что в числе исследований, необходимых для теории знания, находится также исследование происхождения знания, так как свойства истины, без сомнения, зависят не только от её состава, но и от происхождения её. На это соображение нужно ответить решительным «нет!». Но, конечно, для оправдания этого «нет» необходимо раньше точно определить, что разуметь здесь под термином «происхождение».

Исследовать происхождение какого-либо предмета – это значит найти причины возникновения его. В настоящее время под причиной принято разуметь всю совокупность условий, наличность которых необходима для возникновения предмета. В этом смысле причина возникновения какого-либо здания заключается в наличности кирпичей, извести, стальных рельс и т.п., а также в мускульной деятельности рабочих, труд архитектора, работ подъёмных машин и т.п. Из числа этих условий одни (кирпичи, известь и т.п.) входят в состав здания и обуславливают его, как материал, их которого оно построено, а другие (деятельность рабочих, архитектора и т.п.) находятся вне состава здания и обуславливают его только реальным процессом причинения. Поскольку изучение состава знания есть уже в широком смысле слова указание на происхождение знания, гносеология не отказывается от исследования происхождения знания. Она борется лишь против теорий, истины построенных на исследовании происхождения в узком и точном смысле этого слова, т.е. на исследовании зависимости знания от факторов, находящихся вне его состава и обуславливающих его реальным процессом причинения.

В ответ на это скажут, что знание (как и дом) несомненно обусловлено не только своим составом, но и факторами, находящимися вне его состава и причиняющими его, например, анатомо-физиологическими условиями. С этим замечанием нельзя не согласиться: совершенно верно, что реальная причина возникновения знания существует, и что происхождение знания в узком смысле этого слова необходимо изучить, но всё же решение этой проблемы не имеет никакого отношения к теории истины. И это не удивительно. Знание есть сложное явление, в его составе находится: 1) истина, а кроме того 2) процессы, необходимые для достижения истины, но не образующие её, а только сопутствующие и предшествующие её (напр., внимание познающего субъекта). Нетрудно представить себе, что исследование происхождения знания имеет значение только для изучения этих сопутствующих и предшествующих обстоятельств, но не для выяснения свойств истины. Ряд примеров покажет, ка это возможно.

Во всяком акте знания участвует деятельность внимания. Внимание же пробуждается к деятельности потребностями, на низших ступенях развития стремлением к самосохранению. Поэтому человек познаёт не все предметы, а преимущественно те, знание которых удовлетворяет его потребностям. Исследуя этот вопрос, можно сделать чрезвычайно интересные наблюдения над историей развития знания. Но, без сомнения, эти наблюдения не имеют никакого значения для теории знания. Зависимость знания от потребностей выражается лишь в том, что из числа объектов ABCDEF ……. я выбираю для знания, напр., только B иE, а остальные игнорирую; но строение самих моих суждений о той стороне мира, которую я избрал для познания, а следовательно, и достоинство моего знания, т.е. характер истинности его, нисколько не зависит от этого процесса выбора.

Другой особенно яркий пример возможной независимости истинности знания от происхождения его можно заимствовать из книги Джемса  «Многообразие религиозного опыта», где Джемс обращает внимание на то, что религиозная интуиция и вообще переживания, свидетельствующие о расширении религиозного опыта, возникают зачастую в момент патологического состояния телесной и душевной жизни, и показывает, что само по себе это происхождение ещё не говорит ни за, на против истинности таких интуиций.

Наконец, третьим примером могут служить вообще анатомо-физиологические условия знания, строение органов чувств, физиологические процессы в нервной системе и т.п. Без сомнения, этот фактор знания существует; значение его для знания громадно; достаточно упомянуть хотя бы о том, что известные изменения в нервной системе познающего субъекта сопутствуются для него выпадением некоторых групп знаний или даже полным прекращением познавательной деятельности. Следует ли, однако отсюда, что анатомо-физиологические условия суть причина той стороны знания, которую мы называем истинностью знания? – Никоим образом. Весьма возможно, что анатомо-физиологические условия суть и причина индивидуально-психологической стороны знания, т.е. субъективной, а не объективной, не логической стороны его. В каком случае исследование анатомо-физиологических условий знания в такой же мере не имеет значения для теории истины (для теории знания), в  какой для исследования эстетического впечатления, производимого пропорциями памятника, безразлично, с помощью какой системы блоков была поднята статуя на пьедестал.

Нам возразят, что приведенные выше примеры не убедительны, во-первых, потому, что два-три примера независимости истинности знания от происхождения его не решают вопроса в общем виде, а во вторых, потому что даже и в приведенных примерах, особенно во втором и третьем указана лишь возможность этой независимости, но не доказана наличность её. Эти замечания вполне правильны. Приведенные выше примеры не содержат в себе никакого доказательства, они были нужны только для того, чтобы показать, как можно себе представить отсутствие связи между истинностью знания и происхождением его. Теперь, после такого вступления можно приступить к доказательству тезиса в общем виде, именно, установить, что всякая попытка построить генетическую теорию знания, т.е. построить теорию истины, основываясь на происхождении знания в узком смысле этого слова, ведёт к противоречиям. В самом деле, генетическая теория знания объясняет свойства истины реальным процессом причинения. Следовательно, она смотрит на истину (т.е. на объективную сторону знания) как на событие, совершающееся во времени. Определим теперь точнее, где именно генетическая гносеология ищет причину объективной стороны знания. Можно допустить, что реальный процесс причинения, обуславливающий объективную стороны знания, сполна состоит из психо-физиологического целого, так что некоторое транссубъективное А служит причиной возникновения или субъективного В, и это В становится объективной стороной знания для индивидуума Г, который вступает к В в отношение не причинное, напр., путём интеллектуального созерцания (интуиции). В таком случае предметом знания служит В, а не А, и хотя А было реальной причиной события В, вопрос об истинности знания о В, как В, не требует исследования зависимости В от А, т.е. не требует генетического исследования. Отсюда вытекает, что генетическое исследование становится объективным лишь в том случае, если допустить, что причини объективной стороны знания, по крайней мере отчасти, находится в самом познающем индивидууме, как психическом или даже психо-физическом целом, так что истина есть событие, разыгрывающееся в познающем индивидууме. (такое учение неизбежно, напр., для всех теорий знания, утверждающих, что предмет знания и знание относятся друг к другу, как причина и действие). Такое учение об истине можно назвать натурализмом, если условиться разуметь под этим термином направление в науке, которое рассматривает все предметы своего исследования исключительно, как совокупность событий, совершающихся во времени и причинно обуславливающих друг друга во времени, т.е. находить в них лишь такие же отношения и реальные факторы, какие имеют ввиду физика, физиология или напр., психология эмоциональной жизни. В теории знания, как это видно из предыдущего генетизм есть вместе с тем натурализм, психологический или психофизиологический, вообще биологический. Но каков бы ни был этот натурализм, он, как натурализм, не способен объяснить некоторые очевидные свойства истины, отрицание которых не возможно потому что само отрицание их impliciteсодержит в себе признание их. К числу таких свойств прежде всего принадлежит общеобязательность истины.

Признать истину общеобязательно – это значит утверждать, что истина независима от познающего индивидуума, так что содержание истинно подлинного суждения для любого индивидуума есть истина. В этом смысле можно говорить об абсолютности истины для познающего индивидуума. Генетическая  теория знания, будучи всегда натуралистическою, считает свойства истины зависящими от свойств познающего индивидуума. Поэтому она принуждена утверждать, что в зависимости от организации различных индивидуумов одно и то же содержание суждения одним индивидуумом может быть признанно за истину, а другим – за ложь. Иными словами, генетическая теория приводит к релативизму. Многие скажут: «Так и есть в действительности: «вишня красна» для глаза нормального человека и «желтая» – для глаза дальтониста. Следовательно, истина относительна и, если генетическая теория знания приводит к релативизму, то это говорит лишь в её пользу. По поводу таких рассуждений, столь часто раздающихся в защиту релативизма, следует заметить, что они основываются 1) на рассмотрении ложных суждений и 2) на смешении понятий. Возьмём истинное суждение: «Эта вишня для глаза NN желтая» и тогда необходимо будет признать, что оно есть истина, как для NN, так и для его соседа (для глаза которого вишня «красная»). Те, кто думает, будто такие примеры говорят в пользу релативизма, смешивают два глубоко различные понятия: они принимают относительность бытия (некоторых сторон его) за относительность истины: вишня существует для меня, как красная, для NN, как жёлтая, но суждение: «вишня для глаза NNжелтая» есть истина, которую утверждает и NN, и я о нём.

Хуже всего, конечно, то, что сама теория релативизма, высказывая своё основное положение «всякая истина относительна», как истину, или должна признать её общеобязательной для всех мыслящих существ или должна отречься от её общеобязательности, т.-е. отречься от самой мысли, что «всякая истина относительна». Отсюда ясно, что понятие истины неразрывно связано с понятием общеобязательности, и потому релативизм внутренне противоречив. Останавливаться дольше на этом аргументе против релативизма незачем, так как он подробно и с исчерпывающей ясностью развит в гносеологической литературе, напр., в «Логических исследованиях» Гуссерля в связи с вопросом о психологизме в логике и теории знания.

Другое свойство истины, необъяснимое натуралистическими, а, следовательно, и генетическими теориями знания, есть тождество её, сохраняющееся не смотря на множественность актов высказывания различными индивидуумами, т.е. несмотря на множественность индивидуально-психологических событий внимания, сравнивания, вообще познавания. Теория знания, удовлетворительно объясняющая общеобязательность истины, т.е. независимость её от познающего индивидуума, легко справиться с проблемой тожества истины, именно покажет, как возможно, чтобы многие численно различные индивидуумы мыслили численно одну и ту же независимую от них истину. Вместе с тем они легко объясняют и третье своеобразное свойство истины – вечность, т.-е. безвременный характер её.Наоборот, генетическая теория, поскольку она вследствие своего натуралистического характера принуждена мыслить истину, как событие, разыгрывающееся в индивидууме, останавливаются в бессилии перед понятием тожества и вечности и стараются совершенно устранить их из теории знания, что не возможно.

Загадочные свойства истины, независимость содержания её от познающего индивидуума, тожество и вечность её, указывают на то, что при построении теории знания нельзя опираться только на те факторы и отношения, какие имеет в виду физика, физиология или, напр., психология эмоциональной жизни. При исследовании такого объекта, как истина, глубоко отличного от объектов естествознания, а prioriприходится ожидать, что необходимо будет допустить существование факторов и отношений, не встречающихся в естествознании и потому могущих  быть названными идеальными.

В современной гносеологической литературе есть много теорий, строящих учение об истине с помощью ссылки на идеальные факторы, и в этом смысле резко отличных от биологических и вообще натуралистических теорий знания. Если сопоставить такие теории знания, как теории Шуппе, Рикерта, Гуссерля, Когена 1), или теорию интуитивизма 2), то придётся признать, что современные гносеологи нашли даже чересчур много различных, несогласных с друг другом способов сводить свойства истины к идеальным факторам. Но замечательно, что не смотря на всё разнообразие исходных пунктов и содержания своих учений, все эти гносеологии одинаково не принадлежат к числу генетических теорий, и этот факт может также служить, хотя и слабым, аргументом в пользу того положения, что свойства истины действительно необъяснимы генезисом знания.

Н. Лосский